В.И. Первушкин

доктор исторических наук, профессор

 

В.О. КЛЮЧЕВСКИЙ О РОЛИ ВОЛЖСКО-ОКСКОГО МЕЖДУРЕЧЬЯ В ФОРМИРОВАНИИ РУССКОЙ НАРОДНОСТИ

 

      В.О. Ключевский в своих трудах значительное место уделял проблемам этногенеза и этнической истории русского народа. Достаточно вспомнить, что лекция IV курса «Русской истории» посвящена проблемам географического детерминизма, где он признает объективную закономерность и причинную обусловленность всех направлений природы и общества, а лекция XVII –  формированию русского  менталитета. Применённый им подход не устарел и сегодня, наоборот он требует более внимательного изучения, что и побудило нас обратиться к данной проблеме.

      Важность волжско-окского междуречья в этногенезе русских Василий Осипович прежде всего видел в его географическом положении, где «…образовался центр расселения, сборный пункт переселенческого движения с юго-запада: здесь сходились колонисты и отсюда расходились в разных направлениях, на север за Волгу, а потом на восток и юго-восток за Оку. Здесь же со временем завязался и народнохозяйственный узел. Когда разделение народного труда стало приурочиваться к естественным географическим различиям, в этом краю встретились завязывавшиеся типы хозяйства лесного и степного, промыслового и земледельческого… Переселенцы из разных областей старой Киевской Руси, поглотив туземцев-финнов, образовали здесь плотную массу, однородную и деловитую, со сложным хозяйственным бытом и все осложнявшимся социальным составом, ту массу, которая послужила зерном великорусского племени» [1, с. 57]. Этот вывод ученого и по сей день не подвергается сомнению научным сообществом. В рамках своей концепции он определяет вектор развития Русского государства: «Так центр государственной территории определился верховьями рек, окружность – их устьями, дальнейшее расселение – направлением речных бассейнов. На этот раз наша история пошла в достаточном согласии с естественными условиями: реки во многом начертали её программу» [1, с. 57].  Следует заметить, лишь в XVI в. на территории волжско-окского междуречья у русских складываются представления о частях возникшего огромного государства, которые отражали особенности материальной и духовной культуры и в какой-то степени  антропологический облик той или иной территории. Эти особенности, отличавшие местное население, позволяли судить о разнообразии отдельных групп единого народа. Так, территория бывшего Великого княжества Владимирского и окружавших его уделов называлась «замосковными городами»; Новгород с пригородами и Псков считались «городами от немецкой украйны», а часть территории бывшего Смоленского княжества и Великих Лук – «городами от Литовской украйны»; огромная северная территория, охватывающая бассейны Онеги, Северной Двины и далее до Урала, за которую несколько веков боролись Москва и Новгород, называлась Поморьем или «поморскими городами». На юго-запад от Москвы к верховьям Оки города Калуга, Белёв, Волхов, Козельск составляли округу «заоцких городов», а Карачев, Орёл, Кромы, Мценск – «украинных (от слова «окраина») городов». От Серпухова, Каширы и Коломны (на Оке), на территории основной части бывшего Рязанского княжества к югу от верховий Дона простиралась область «рязанских городов». Территория бывшего Новгород-Северского княжества считалась областью «северских городов», а восточнее их выдвинутые в лесостепь Курск, Белгород, Старый и Новый Осколы, Ливны и Елец – «польскими городами» (от слова «поле»). Города от Нижнего Новгорода до Казани и далее вниз по Волге вплоть до Астрахани вошли в состав «низовых» уже во второй половине XVI в. после падения Казанского и Астраханского ханств. Со второй половины XVII в. к ним стала относиться и Пенза.

         Василий Осипович в лекциях большое внимание уделял и этническим компонентам формирования русской народности. В частности он пишет: «Инородцы, с которыми встретились в окско-волжском междуречье русские переселенцы, были финские племена. Финны, по нашей летописи, являются соседями восточных славян с тех самых пор, как последние начали расселяться по нашей равнине. Финские племена водворялись среди лесов и болот центральной и северной России ещё в то время, когда здесь не заметно никаких следов присутствия славян. Уже Иорнанд (Иордан) в VI в. знал некоторые из этих племен: в его искаженных именах северных народов, входивших в IV в. в состав готского королевства Германариха, можно прочесть эстов, весь, мерю, мордву, может быть, черемис (марийцев)» [1, с. 270]. В качестве доказательства он опирается на топонимику и гидронимику: «На обширном пространстве от Оки до Белого моря мы встречаем тысячи нерусских названий городов, сел, рек и урочищ. Прислушиваясь к этим названиям, легко заметить, что они взяты из какого-то одного лексикона, что некогда на всём этом пространстве звучал один язык, которому принадлежали эти названия, и что он родня тем наречиям, на которых говорят туземное население нынешней Финляндии и финские инородцы Среднего Поволжья, мордва, черемисы. Так, и на этом пространстве, и в восточной полосе Европейской России встречаем множество рек, названия которых оканчиваются на ва: Протва, Москва, Сылва, Косва и т.д. У одной Камы можно насчитать до 20 притоков, названия которых имеют такое окончание. Va по-фински значит вода» [1, с. 271]. Но в финском языке вода звучит как «vesi». Доводы В.О. Ключевского ошибочны? Конечно нет. Дело в том, что слово «va» на коми-пермском языке переводится как «вода», причём пермский язык является основой для всех финно-угорских языков. Именно на этот язык и ссылался ученый. Также замечу, что на территории Пензенской области есть реки с подобными окончаниями, например, Айва, Ива. 

       Признаки финского влияния Ключевский видит также в особенностях мифологического миросозерцания, народных обычаях, поверьях, в антропологическом типе и диалектах русского языка. Он, в частности, ссылается на В.И. Даля, допускавшего мысль, что акающие говоры в русском языке образовались при обрусении финских племен. Хочу подчеркнуть, в Пензенской области преобладают акающие диалекты русского языка.

      В заключение следует подчеркнуть, что в волго-окском междуречье в процессе территориально-демографического взаимодействия переселенцев с иными этническими общностями часто наблюдалось своеобразное наложение одной этнической «сетки» на другую; в силу того, что народы, проживающие на этой территории, не находились в статическом состоянии, образовались этносложные территории, и этот процесс был постоянным и исторически обусловленным. Передвижения русских, а параллельно, хотя и в ограниченных масштабах, иных этносов (мордвы, марийцев, чуваш, татар и т.д.), было постоянно действующим фактором в историческом процессе образования многонационального Российского государства на протяжении разных эпох его существования и как следствие этническое начало приобрело первостепенную значимость для последующих политических явлений. 

 

Литература

1. Ключевский В.О. Русская история. Полный курс лекций. В трёх книгах. Книга Первая. Ростов н/Д.: изд-во «Феникс», 2000. 608 с.

Г.Е. Горланов 

доктор филологических наук, профессор 

 

СТАНОВЛЕНИЕ РУССКОГО ЯЗЫКА 

В ИНТЕРПРЕТАЦИИ  В.О. КЛЮЧЕВСКОГО

     

     Язык один из главнейших условий становления и развития любой нации. Эта истина, известная с древнейших времён, понималась вначале интуитивно, а потом уже сознательно стала восприниматься на научной основе. Так было с нашим «великим и могучим»… русским языком. Трудно сейчас определённо сказать: ошибался по незнанию или намеренно в XIII в. легендарный и мифический Нестор, когда писал в «Повести временных лет»: «словеньск язык и Русьский един есть». Суть проблемы состоит в том, что русский язык начинал работать на территории теперешней европейской части России задолго до появления на основе славянского диалекта в IX в. славянского языка, изобретённого Кириллом и Мефодием. Особенно он впору пришёлся христианской православной церкви, записавшей первооткрывателей в знак благодарности в рак равноапостольных. Российская православная церковь поспешила перевести с греческого «Евангелие» и «Апостол», появившиеся ещё в V–VI вв. до нашей эры.

     Христианство на Руси (формально 988 год) обрело крылья для своего утверждения и дальнейшего развития, причём это великое изобретение подавалось в ущерб всего русского, таким образом, что сама история государства российского лишалась своей древности. Русь же жила своими радостями и заботами и до Х в., разумеется, общаясь на своём природном языке. Каким образом звучал он научно во всех деталях определить сейчас очень трудно, так как на протяжении многих эпох изучался только старославянский язык, его называли также церковнославянским, после того как он активно стал использоваться в церковной службе. Обращаю внимание на повторяющуюся основу «славян». Постепенно гипотеза с этим словом укреплялась с веками и превращалась, благодаря умелой работе грамотных священников в надуманный миф первостепенства славян на территории всей северо-восточной Руси, даже там где славян не было. С веками эта выдумка-миф превращалась в истину, не требующую доказательств.

     Становится курьёзно, когда в сегодняшнее время резчик по дереву с явным мордовским акцентом называет свои поделки славянскими названиями. На вопрос, почему они «славянские», а не «русские», ответ следует спешный и решительный: «Как же? Всё искусство идёт у нас от древних славян». Невдомёк ему, что славяне не русы и русы не славяне и никогда ими не были, что славяне пришлые, если они только могли обитать на нашей территории, то, как непрошенные гости или, как завоеватели. Если уж мастер по дереву стыдится угро-финской принадлежности, если не дорос до национального самосознания, то может смело называть себя русским, так как в таком случае, имея много общего в историческом этногенезе, будет недалёк от истины.

     Какое мнение имеет по обсуждаемой проблеме авторитетный историк В.О. Ключевский? Во-первых, он, как и его учитель по университету С.М. Соловьёв, был сторонником теории «переселения народов». Славянские племена на территории северо-восточной Европы начали появляться примерно в VII в. Если учитывать такой факт, то указанную территорию занимали балты, угро-финны, русичи. Как здесь не вспомнить хрестоматийную строчку Сергея Есенина «Затерялась Русь в мордве и чуди». Само собой логично следует вывод об участии в становлении русского языка указанных аборигенов. В.О. Ключевский считал, что на территории Древней Руси долгое время звучал один язык. «Великорусское племя, – отмечал учёный, – было делом новых разнообразных влияний…притом в краю, который лежал вне старой коренной Руси и в XII в. был более инородческим, чем русским краем… Финские племена водворялись среди лесов и болот центральной и северной России ещё в то время, когда здесь не заметно никаких следов присутствия славян» [1].

     Речь здесь у Василия Осиповича идёт о XII в., времени, когда, по его мнению, «не заметно никаких следов присутствия славян». Парадокс в данном случае в том, что славян не было, а славянский язык в церквах процветал, священники, пропагандируя его, обучали россиян. Именно на русской земле, сформировавшийся новый язык, нашёл благодатную почву для существования. Добавлю: мирного существования с русским языком, которым пользовались широкие народные массы при наличии у каждого племени своего языкового диалекта. У каждого из них были свои преимущества и недостатки. Так, старославянский был письменным языком, претендовавшим на культуру общения, а русский – живой язык, на котором повседневно общался народ, не только русичи (потом будут «русские»), но и другие народы. Именно он постепенно становился языком общения многих племён. Деловая и канцелярская переписка, летописи, жития святых, а также поучения писались на церковно-славянском языке («Слово о законе и благодати» киевского митрополита Иллариона). В «житиях» и «поучениях» не допускалась разговорная речь, а вот в «Русской правде», написанной в тот же период, и вобравшей в себя свод законов, преимущество давалось разговорному языку, в целях лучшего понимания законов.

     Сошлюсь на «Житие…» Протопопа Аввакума, который в XVI и XVII вв. указывал на смешение разговорной речи и старославянского языка, придающего в стиле некую возвышенность. В церковной службе он использовал церковно-славянский язык, а при написании «Жития…» преимущество отдавал «природным просторечиям» «противополагая виршам философским». «Не позазрите просторечию моему, – пишет он в одной из редакций своего «Жития…», – понеже люблю свой русской природный язык, виршами философскими не обык речи красить, понеже не словес красных бог слушает, но дел наших хощет». Словеса красные для Бога – просторечный же язык для народа. Обращаю внимание на то, что эти слова принадлежат не славянину, обученному старославянскому языку, а жителю Нижегородских мест, где преобладали угро-финские речения. Исходя из этого факта, можно с уверенностью сказать о разумении славянского языка не только русскими людьми. Добавим к Аввакуму и имя Патриарха Никона – земляка протопопа.

     Протопоп Аввакум, финно-угр по происхождению, благодаря церковнославянскому языку, коим пользовался в церковной службе, добился славы. Полюбил он также и язык русичей, с которыми жил по соседству и уже не язык эрзи называл родным – «люблю свой русский природный язык». Более того, он находит смелость поучать самого царя Алексея Михайловича»: «Ведаю разум твой умеешь многими языки говорить, да што в том прибыль? С сим векам останется здесь, а во грядущом ничимже пользуют тя. Воздохни-тко по-старому, как при Стефане бывало, добренько, и рцы по-русскому языку: «Господи, помилуй мя грешнаго». А киръелейсон-от отставь: так елленя говорят, плюнь на них! Ты, веть, Михайлович, русак, а не грек. Говори своим природным языком, не уничижай ево и в церкве и в дому, и в пословицах. Как нас Христос научил, так и подобает говорить. Любит нас Бог не меньше греков; предал нам и грамоту нашим языком Кирилом святым и братом его. Чево же нам еще хочется еще лутче тово? Разве языка ангельска?» [2].

     Во времена В.О. Ключевского произошло ещё большее смешение этих двух языков, тем не менее, обучаясь в Пензенской духовной семинарии, он, руководствуясь программой учебного заведения, изучал старославянский язык, а заодно для понимания «Ветхого Завета» – древнееврейский. Древние агиографы, обычно, избегали в своих поучительных сочинениях биографических фактов и были равнодушны к действительности, сосредоточивая внимание на главной сути религиозных учений. Будучи исследователем древнерусских житий В.О. Ключевский комментировал отсутствие разговорного языка: «Отношение к факту сообщало биографическому содержанию житий отвлечённость, которая делает его неуловимым для простого повествования: дорожа лишь той стороной явлений, которая обращена к идеалу, биограф забывал о подробностях обстановки, места и времени…» [3].

     Обращаясь к истокам зарождения и развития природного разговорного языка, назовём непосредственно тех, кто общался с его помощью. Если не было славян, как справедливо считает Ключевский, то кто же проживал в этих местах? Учёный, досконально изучивший историю и географическое расположение названной территории, пишет: «В области Оки и Верхней Волги в XI-XII вв. жили три финские племени: мурома, меря и весь. Начальная киевская летопись довольно точно обозначает места жительства этих племён: она знает мурому на нижней Оке, мерю по озёрам Переяславскому и Ростовскому, весь в области Белоозера» [4].

    Под финами подразумеваются не только непосредственные финны (суоми), но также ближайшие их родственники по этногенезу – карелы, эстонцы, эрзя и мокша (мордва), марийцы, мурома, вепсы, ижоры, ливы, коми-пермяки, коми-зыряне, удмурты и др. К уграм специалисты относят нынешних европейских венгров, а также ханты и манси, живущих на территории Урала. Мурома, Меря и Весь, о которых писал Ключевский, родственные племена, а по языку отличались только диалектами. Одни из перечисленных народов уже не существуют, другие – на грани вымирания. Сказанное не означает, что исчезновение народов происходит бесследно. Нет, ничего в жизни не исчезает окончательно. Вот и Ключевский отмечает: «Ныне в центральной Великороссии нет уже и живых остатков этих племён: но они оставили по себе память в её географической номенклатуре. На обширном пространстве от Оки до Белого моря мы встречаем тысячи не русских названий городов, сёл, рек и урочищ. Прислушиваясь к этим названиям, легко заметить, что некогда на всём этом пространстве звучал один язык, которому принадлежали эти названия. И что он родня тем наречиям, на которых говорит туземное население нынешней Финляндии и финские инородцы среднего Поволжья, мордва, черемисы» [5].

     «Тысячи нерусских названий» вызывают особый интерес, так как они характеризуют язык жителей этих мест. Специально занимавшийся языковой проблемой историк и филолог, доктор филологических наук А.М. Шаронов в книге «Меря, Эрзя, Рус: автохтонный аспект» приводит лишь «краткий список» на одиннадцати страницах (127–137). Он называет слова, по сути дела, подтверждающие гипотезу Ключевского об участия финно-угров в создании страны под названием «Русь». Известно, с каким трепетом Ключевский относился к филологии. Обучаясь в Московском университете у известного лингвиста Ф.И. Буслаева, он в одно время задумывался, какой путь избрать в науке – историка или филолога. Потому его суждения о языке имеют особый смысл. Стало быть, по мнению учёного, финские инородцы среднего Поволжья, мордва, черемисы также имели отношение к «великому могучему русскому языку» может быть, он потому и могучий, что является детищем многих народов, населяющих обширные пространства России. Каждый из них вносил свою толику в мощь одного наиболее успешного языка.

     Беглое перечисление, имеющих не только русские родословные корни, могут послужить аргументацией к озвученной гипотезе, начиная с автора цитируемых слов «великого и могучего» И.С. Тургенева. Вслед за этим писателем назовём М.В. Ломоносова, А.С. Пушкина с его няней угро-финского происхождения Ариной Родионовной, Н.М. Карамзина, Д.И. Фонвизина, Г.Р. Державина, М.Н. Загоскина, В.А. Жуковского, Н.В. Гоголя, М.Ю. Лермонтова, Ф.М. Достоевского, А.А. Блока, С.А. Есенина, А.А. Ахматову, А.И. Куприна, М.А. Булгакова… и т.д. В XXI столетии трудно назвать в России родительскую семейную пару, которая бы за многие века не подвергалась ассимиляции. Для северо-восточной части населения сказанное в особенной мере касается тюрков и финно-угров.

     К перечню славных имён причислим и Василия Осиповича Ключевского с его мордовскими родовыми корнями. Есть некоторая символика в том, что он, направляясь поступать на историко-филологический факультет Московского Государственного Университета, навещает своих родственников в Саранске, теперешней столицы Мордовии. Здесь жила старшая сестра его матушки Анны Фёдоровны Мария Фёдоровна, вышедшая замуж за священника Христорождественской церкви Ефима Петровича Колпикова. Визит, о котором здесь идёт речь, зафиксирован копией письма в фондах Республиканского краеведческого музея (23–25 июня 1861 года). «Отправившись к нашим, – писал юноша, – Я, прежде всего, сходил посмотреть их церковь, но картины внутри не рассмотрел за своей слепотой и потому ничего не могу сказать о них. Кузин своих я не узнал ни одной кроме Сашеньки, она здорова и всё та же, что была и в Пензе…».

     Видимо, в пензенский период жизни принадлежность мальчика Василия к мордовскому народу была тягостной, приносила ему дополнительные трудности во время учёбы в духовном училище и духовной семинарии. Унижения он чувствовал постоянно. Заикание и бедность (да и близорукость следует учесть), давили на его психологическое состояние, доводили порой до отчаяния, когда возникала мысль об уходе из учебного заведения. Пришлось проявлять неимоверную силу воли и упорство. Помогло выбраться из затруднительного положения репетиторство с В.Я. Покровским, которое устроила матушка.

     Пережитое в детские и юношеские годы оставило неизгладимый отпечаток на дальнейшую судьбу учёного. Свою родословную принадлежность он нигде и никогда не афишировал. Более того, назвал мордву «финскими инородцами среднего Поволжья». Земляка нашего с первоначальным религиозным образованием, где преподавали историю в русле христианского славянского православия, конечно же, следует понять. Круг его исторических исследований также был связан с религиозной тематикой, поскольку учился у преподавателей сторонников государственного панславянизма, у С.М. Соловьёва, Ф.И. Буслаева, занимавшегося изучением старославянского языка. Круг его самостоятельных исследований тесно связан с изучением жития древнерусских святых (магистерская диссертация «Древнерусские жития святых как исторический источник»).

     Впрочем, сейчас легко рассуждать о национальной принадлежности, а вот в конкретной ситуации того времени, случалось труднее, можно было бы и не продвинуться по служебной лестнице. Трудности подобного рода испытывал не только Ключевский, выходец из села Ключи, Чембарского уезда. Негласное ущемление в правах и в быту продолжалось вплоть до Октябрьской революции 1917 г. Деление на великороссов и малороссов соблюдалось чётко в царской России. Великороссами могли быть немцы-правители, Екатерины, Николаи и Александры со всей дворцовой челядью, а вот простолюдины… Тем не менее, нельзя такому выдающемуся учёному, каким был Ключевский», называть народы, живущие в районе Среднего Поволжья, «инородцами». Язык не поворачивается назвать родственную Ключевскому мордву «инородцами». Именно из этих угро-финских племён, если говорить о близких учёному святых, появились деятели церкви протопоп Аввакум (в миру Аввакум Петрович Петров) и патриарх всея Руси Никон, (в миру Никита Минич Минин). Из этой среды вышли избавитель от польской (славянской) иноземщины Кузьма Минин (возможно, родственник патриарху Минину), а также крестьянский вождь Степан Разин (фамилия произошла от слова «разя» – прозвище эрзян XVII в.)… Что позволено грамотному славянину Нестору в «Повести временных лет», то не позволено признанному русскому учёному историку. Коренные народы России, участвовавшие в созидании мощи Державы, не имеют ничего общего с пришлыми на их исторические земли безродными племенами. И всё-таки, как бы не складывалась судьба, гордость наша, Ключевский Василий Осипович, остаётся замечательным русским учёным, родословные корни которого принадлежат великому мордовскому народу.

 

Примечания

1. Ключевский В.О. Исторические портреты. – М., 1990. – С. 40.

2. «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное». И другие его сочинения. Подготовка текста, составление, вступительная статья и комментарии Н.С. Демковой. – М.: Азбука-Аттикус. 2012. – С. 152.

3. Ключевский В.О. Древнерусские жития святых как исторический источник». – М. 1871. – С. 433.

4. Там же.

5. Ключевский В.О. Исторические портреты. – М., 1990. – С. 40..

Из книги В.И. Первушкина, В.Я. Прошкина  

«Мордва Пензенской области» (2012)

 

Этногенез и этническая история мордовского народа. Пензенская земля является уникальным местом. Здесь начался процесс формирования или, как говорят ученые, этногенеза, мордовского народа. Уже в I тысячелетии до н. э. предки мордвы – финноязычные племена городецкой  археологической культуры населяли Волго-Окское междуречье. В это время начинает складываться мордовский язык, относящийся к финно-угорской группе, волжской подгруппе уральской языковой семьи.

       На рубеже нашей эры городецкая археологическая культура «переросла» в древнемордовскую, об этом свидетельствуют самые древние археологические памятники мордвы – Старший Селиксенский, Усть-Узинский и Ражкинский могильники (II – IV века н. э.), находящиеся в Пензенской области. Их материалы позволили проследить эволюцию специфической принадлежности женского головного убора древней мордвы – височной подвески в виде стержня, обмотанного тонкой проволокой, со спиралькой на одном конце и грузиком – на другом. Сначала она имела биконический грузик, а с IV века – бипирамидальный. Это украшение у пензенской группы древней мордвы бытовало до XII века. Оно было присуще только древней мордве и у других племен не встречалось. 

       Главным занятием древней мордвы было земледелие. Сеяли морозоустойчивые зерновые и бобовые культуры – рожь, полбу, ячмень, просо, горох, чечевицу, а также технические культуры – лен и коноплю. Урожай собирали серпами. Мололи зерно с помощью каменных зернотерок.

       Раскопки археологов свидетельствуют о высоком уровне развития ремесел у мордвы. Обнаруженные орудия труда говорят нам о довольно развитой древней металлургии.

        Немалую роль в жизни древнемордовских племен играла охота, рыбная ловля, бортничество – сбор меда диких пчел. Природные богатства (пушнина, мед, рыба) давали возможность нашим предкам вести торговлю с соседями.

        Во  II – IV веках мордовские племена жили в условиях начинающегося разложения первобытно-общинных отношений. В то далекое от нас время племена объединяли несколько родов. Каждый род состоял из нескольких больших патриархальных семей. Род или несколько родов составляли поселение  – веле. Во главе племени стоял вождь – текштяй, тюштян, тюштя (текш – верх, вершина, атя – старик), выбираемый родовыми старейшинами – покштянами (покш – большой, атя – старик). Родовой старейшина также избирался из глав патриархальных семей, называемых куд-атя (куд, кудо – дом, атя – старик). Главные вопросы жизни племени решались на народных собраниях, куда собирались все взрослые мужчины. Взрослым считался мужчина, имеющий право носить оружие. Особое место в решении жизненно важных вопросов племени занимал совет старейшин, в который входили главы родов.         

         Археологические находки рассказывают нам о развитии на рубеже I и II тысячелетий н. э. у мордвы пашенного земледелия, ремесел и торговли, что привело к возникновению в древнемордовском обществе неравенства. Из родовых старейшин и вождей боевых дружин стала формироваться племенная знать. Археологи, исследуя то давнее время, чаще и чаще в ходе раскопок стали встречать богатые погребения воинов. О социальной структуре мордвы дает некоторое представление эпос. В поэтической форме поведала нам об этих процессах старинная легенда.

     В давние времена, как гласит предание, не было у мордвы верховных правителей, решала она все свои дела на собраниях-сходках. Но пришла лихая година, появились воины-чужестранцы. Разоряли они села, уводили молодых парней и девушек в рабство, угоняли скот. И решили старики избрать государя, чтобы народ свой оберегал, отражал набеги и справедливый суд творил. Бросили они жребий, и пал он на человека по имени Тюштя. Пришли к нему старейшины, а он ничего не знает – пашет себе землю. Начали старики уговаривать Тюштю, просили быть вождем мордвы, а он отказывается. Долго шел разговор, наконец, стал он соглашаться, только условие поставил, воткнув в землю сухое кнутовище. Если прорастет оно и превратится в цветущую яблоню, пока он сделает круг борозды, то будет он править народом. Чудесным образом условие исполнилось, и стал Тюштя государем.  Так, цикл эпических песен о Тюште характеризует его как владыку мордвы. Кандидат на эту должность отличался от простых смертных тем, что он или «самый богатый на земле, самый богатый под небом», или тем, что «семью сабанами пашет, на двадцати одной лошади», или особыми достоинствами, верховным богом Шкаем (Нишке) награжден. В мордовском народном эпосе «Масторава» говорится о том, что живет Тюштя в каменных палатах, там находятся его золотые одежды, что одет он в белую рубаху, под ним белый конь. Он наделяется чудесными способностями: раз взглянув, построить город, второй раз оглянувшись, собрать народ. 

     Вероятно, Тюштя был первым вождем всей мордвы как эрзи, так и мокши. Воспоминания о нем, овеянные мифическими мотивами, до сих пор бытуют в мордовских селах. В Керенском уезде существовала легенда о смерти Тюшти: «Когда пришло время ему умереть, он задал народу вопрос: умереть ли ему перед его глазами или удалиться куда-нибудь живому и там умереть? Народное собрание на это со слезами объявило ему: «Очевидная смерть твоя будет для нас несравненно прискорбнее неизвестной твоей отлучки. После видимой смерти твоей нам не останется никакого утешения, а если ты уйдешь куда-то и умрешь там, то мы будем ожидать твоего возвращения.

      Тюштя послушался народа и ушел неизвестно куда, а на память о себе оставил будто бы трубу в кустарнике близ города Керенска.

     В случае непогоды, когда шумел ветер, труба эта издавала звуки, и мордовский народ, слыша это, с радостью говорил:  «Царь наш ещё жив…». «Тюштянское время» прочно закрепилось в народном сознании, до сих пор этим термином мордва обозначает древний период своей истории. 

      В XI веке у мордвы стали оформляться раннефеодальные, по своему характеру, государственные образования. Из русских летописей известно, что к XII веку их сложилось два, во главе мордвы-эрзи стоял Пургас, а  мордвой-мокшей руководил Пуреш. Не успев оформиться и окрепнуть эти раннефеодальные государства оказались втянутыми в борьбу между двумя крупнейшими государствами Восточной Европы – Киевской Русью (а впоследствии русскими княжествами) – с одной стороны, и Волжской Булгарией, с другой.

      Мордовские земли стали ареной ожесточенных схваток, местом ведения боевых действий, что отрицательно сказалось на их дальнейшем развитии. Старинная мокшанская легенда повествует о борьбе с русскими князьями, захватившими город Кадом, что на реке Мокше. «Битва была жестокой и кровопролитной. Многие мокшанские воины не вернулись домой. Русские князья захватили Кадом. Но мокшанские князьки часто нападали на Кадом. Постоянные их набеги заставили русских пойти на переговоры. Русский князь сказал тогда мокшанскому: «Проси, князь, что хочешь, все дадим, только прекрати войну». На что получил ответ: «Пусть Кадом твой, но я хочу, чтобы мой народ всегда был свободен и то, что он имеет сейчас: леса, поля, луга – остались за ним». И установили князья границу, которая проходила по реке Мокше. Западная сторона земель вместе с Кадомом отошла русскому князю, восточная сторона по правому берегу Мокши – мокшанскому князю».

      Борьба мордовского народа с экспансией русских и булгарских феодалов существенно ослабила государственные образования у мордвы и в значительной степени способствовала их гибели в результате монголо-татарского нашествия. Борьба с грозным врагом нашла отражение в легенде о мордовской царице Нарчатке. Впервые в исторической литературе Нарчатка упоминается в 1862 году в «Пензенских губернских ведомостях», в статье В. А. Ауновского «Краткий этнографический очерк мещеры», где  говорится, что в женских головных уборах встречаются монеты с её изображением. Легенды о ней впервые были записаны в 1920-х годах членом Саратовской ученой архивной комиссии И. Ф. Садиным. Ниже приведем тексты этой и других, более поздних, вариантов легенды.

       «Была она молода и красива. Скакала на лошадях, как казак, держала слуг 300 человек, да воинов 20 тысяч. Построила она себе дворец на берегу Мокши, назвав его Наручатом, а около него дача, где жила в летнее время. От дачи прорыла к дворцу подземный ход. В её правление произошло сражение мордвы с татаро-монгольскими завоевателями. Битва была зимой на льду реки Мокши. Несмотря на отчаянное сопротивление, войско Нарчатки было разбито, а сама она бросилась с конем в прорубь и утонула».

       В 1930 году наровчатский краевед М. Е. Афиногенова в селе Алькино Наровчатского района записала следующую легенду: «Дед мой прожил больше ста лет, наш род Фудиных крепкий, долго живут. Мне сейчас 87 лет, а я ещё плотничаю. Так вот, дед мой много рассказывал мне, когда я был мальчонкой, о старых обычаях, о старинной мордовской вере, о том, как жили наши прадеды. 

       Жила мордва, и правила ею вдовая княгиня Нарчатка. Мордва охотилась, землю обрабатывала, в лесах борти с пчелами водила помногу. Но пришла лихая година – монголо-татары пришли воевать мордовскую землю. Не сробела княгиня, собрала свое войско и вышла воевать. Сильно и долго бились-сражались. Дело было зимой, сражались на льду реки Мокши. Одолели враги мордву – почти все полегли. Как увидела Нарчатка, что побито её войско, не смогла стерпеть и бросилась с конем в прорубь». 

      В 1990 году пензенский историк, археолог и краевед В. И. Лебедев опубликовал легенду, которую записали в Наровчатском районе пензенские туристы: «Тогда здесь правила вдова мордовского князя Пуреша – Нарчатка, в память о которой и был назван город. Кочевники шли на Русь, уничтожая или угоняя в плен все население… Тонкий ледок уже покрыл неторопливые воды Мокши, когда на её берегу собрался двухтысячный отряд мордовских воинов и вступил в бой. Отважно бились воины Нарчатки, но тысячи монголо-татар все плотнее окружали их… Батый приказал взять её в плен живой. Когда Нарчатка  поняла замысел врага, она прямо на коне бросилась с высокого берега в Мокшу. Лед треснул, и только черная полынья осталась на том месте. Говорят, что Нарчатка  стала русалкой».

        Но это легенды, а западно-европейские хроники говорят о том, что воины Пуреша были включены в состав монгольского войска, совершившего поход в Западную Европу. В частности, об этом писал в 1253 году Гильом де Рубрук: «Их (мордвы. – авт.) государь и большая часть людей были убиты в Германии. Именно Татары вели их вместе с собой до вступления в Германию…».                         

 На долгое время мордовские земли были включены в состав вновь созданного государства – Золотая Орда. В начале XIV века здесь строится город, названный монголо-татарами Мохши, который при хане Узбеке стал улусным центром. Русские же летописи называли этот город Наручадь (современное с. Наровчат Пензенской области). Его создание повлекло за собой проникновение в край монголо-татарской знати. Одними из первых здесь получили земли татарские мурзы Бахмет и Бехан. Поэтому на южной группе мордвы – мордве-мокше – более чем на эрзе сказалось влияние татарской культуры. 

С распадом Золотой Орды и образованием в XV веке Казанского ханства процесс раздачи мордовских земель татарским феодалам продолжался. Это привело к укреплению русско-мордовских связей. В 1444 году совместными усилиями русской и мордовской ратей под Рязанью на реке Листани (правый приток Оки) было разбито войско татарского царевича Мустафы. Мордва также приняли активное участие в Казанском походе Ивана Грозного.  

  В мордовских песнях, преданиях и легендах Иван Грозный представляется не только как русский царь, но и как повелитель мордвы. Повелитель, не гнушающийся обращаться за советом к простым людям. И в этом, по народной оценке, может быть, заключена высшая государственная мудрость. Грозный в мордовском фольклоре действительно грозен. Он гневен, жесток, вспыльчив, но народ прощает ему это, величает и встречает царя как героя.

Монголо-татарское нашествие, золотоордынское иго, господство Казанского ханства оказали в целом отрицательное влияние на формирование мордовской народности, надолго задержав ее самостоятельное этническое развитие. Однако мордовский народ смог выстоять, выжить, сохранить свою самостоятельность и самобытную культуру.

Вхождение мордовских земель в состав Русского государства стало важным событием, в силу того, что был положен конец этническому разобщению мордовского народа, которое было вызвано соперничеством Москвы и Казани. 

      Усиленное проникновение русских на мордовские земли было связано с тем, что эти земли лежали на основном пути продвижения русских в Поволжье, природные условия которого были благоприятны для развития земледелия. Заселение сравнительно слабо освоенной в хозяйственном отношении мордовской территории русскими поселенцами, более развитыми в социальном и культурном отношении и несущими с собой новые орудия труда и методы ведения хозяйства, представляло собой, в целом, явление прогрессивное. Однако в первое время проникновение русских вызывало отход части мордовского населения на «свободные земли», обычно – в лесные районы, так как менее интенсивные формы хозяйства мордвы (подсечное земледелие, лесные промыслы) нуждались в большей по площади территории, чем хозяйства русских переселенцев. Это было одной из причин миграций мордвы, приведшей к ее дисперсному расселению по всем областям Поволжья. Другой причиной переселений мордвы был захват ее земель помещиками. По мере водворения на мордовской территории русской государственной власти и «испомещения» служилого люда, земля была разделена между коренными жителями и пришлым населением на основе фактического владения. Земельные владения мордовских поселений, т.е. мордовских общин, были положены в основу «мордовских ободов»: каждому мордовскому поселению был пожалован свой «обод», т. е. дача в определенных земельных границах.

      В первой половине XVII века все пахотные земли были переписаны в мордовские писцовые книги и обложены посопом. Посоп представлял собой хлебный налог.  Правительственные поборы с лесных промысловых угодий (бортных ухожаев, звериной ловли и т. д.) сохраняли название «ясак». Помимо ясака и посопа мордовские крестьяне должны были уплачивать и другие подати и оброки: стрелецкий хлеб, ямские деньги, медвяный и куничный сбор и т. д.

       Лесные промыслы хотя и продолжали играть существенную роль в хозяйстве мордвы, но доходность их быстро падала. С увеличением населения вследствие притока со стороны и естественного прироста усилилась вырубка леса под пашню и для других хозяйственных нужд, а вместе с этим начался упадок охоты и бортничества. В XVII веке большой урон лесным промыслам нанесло развитие производства поташа и смольчуга, игравших значительную роль во внешней торговле России. Из-за выгодности производства поташа бояре и помещики захватывали мордовские леса и «хищнически» вырубали их. Увеличением податей и уменьшением земельных владений мордва была поставлена в тяжелые условия и часть ее пыталась разрешить экономические трудности путем переселения в районы, более обеспеченные земельными и лесными угодьями. Именно в это время появляется большинство эрзянских сел в Пензенском крае. Например, село Чумаево в 1690-х годах основали переселенцы из Алатырского уезда. Также мордовское население массово покидало места проживания, переселяясь в Заволжье. Таким образом, земельные права мордвы, установленные на основе фактического владения, никем не охранялись.

       При неопределенности межевых знаков, воеводском произволе и поголовном взяточничестве приказные, обходя указания межевых книг, отписывали мордовские земли русским помещикам и служилым людям. Незаконный захват земель принял такие размеры, что центральные власти вынуждены были издавать специальные указы, осуждавшие подобные захваты и «утеснения». В частности, в XVIII веке губернаторам предписывалось найти способных офицеров, которые до размежевания измерили бы владения мордвы и в случае споров с землемерами «поступали по справедливости». По мере овладения мордвой новыми формами хозяйства, в частности – трехпольной системой земледелия, ее миграции стали определяться теми же причинами, что и миграции русского населения. Переселения мордвы облегчались тем, что лишь небольшая часть ее попала в крепостную зависимость (в 1859 г., т. е. накануне отмены крепостного права, в крепостной зависимости находилось лишь около 10 % мордовского крестьянства) и таким образом была окончательно прикреплена к земле.       

      Влияние на миграции некоторых групп мордвы в удаленные малозаселенные районы оказывало, вероятно, и само соприкосновение их с русскими как инородным этническим образованием, вторгавшимся в традиционные нормы жизни мордвы. Это особенно четко проявилось при проведении обязательной христианизации мордвы (она была закончена в основном лишь к середине XVIII века). Несмотря на некоторые экономические льготы, предоставлявшиеся крестившимся, многие группы мордвы старались уклониться от крещения разными путями, вплоть до переселения в другие районы. Да и крестились они в то время формально, о чем рассказывают многочисленные свидетельства приходских священников. Так, например, в 1762 году протоиерей Никита Алексеев, управляющий одного из духовных правлений, доносил преосвещенному Пахомию (бывшему в то время епископом Тамбовским и Пензенским): «Новокрещен из мордвов Козьма Иванов – по-мордовски Пужанка Сатишев и некоторые другие в день великой субботы, по прежнему своему мордовскому обычаю чинили мольбу, поклоняясь порогу и скоромное в тот день ели». 

      Однако, судя по конечным результатам, христианизация мордвы имела более позитивное, чем негативное значение для мордвы: в условиях, когда православная церковь считалась государственной, принятие его означало социально-правовое уравнение мордвы с русским населением, способствовало развитию между ними различного рода контактов, привлечению части мордвы на более престижную и сравнительно обеспеченную государственную службу и т.  д.

       Под давлением русского населения мордва-эрзя начинает переселяться в верховья рек Суры, Мокши и Цны. В результате миграций эрзян на юг отдельные их группы соприкоснулись с мокшанами. В миграциях населения феодального периода участвовали главным образом южные группы мокши. С. К. Кузнецов писал: «К XVI в., а особенно с 1621 г., когда на реке Цне основан был Мамонтов монастырь, мордва стала покидать южные пределы своей территории, отступать на восток и север, так что в первой четверти XVII в. на реке Цне удержались только остатки былого мордовского населения. Такая же участь постигла соседний Керенский уезд».

         Отдельные группы мордвы-мокши, проживавшие в юго-западной части коренного района ее расселения, не отступили «на восток и север», где сосредоточилась основная масса мокши, а приняли участие в колонизационном движении на юг. Результатом этого стало образование групп мордовских поселений в лесистой долине р. Вороны, к западу от города Чембара, и в долине р. Хопра, к северу от города Балашова, т. е. в тех районах, лесными угодьями которых цнинская мордва-мокша пользовалась ранее. Некоторые группы мокши, переселявшейся на юго-восток, несомненно, проникали в пределы саратовского края, лесные угодья которого мокша освоила еще в древности, однако численность эрзянских переселенцев в те районы была значительно больше, и мокшане были вынуждены уступить им часть своих владений. Об этом процессе свидетельствовали материалы писцовой книги Д. Пушечникова, анализируемые саратовским краеведом А. А. Гераклитовым в статье «К вопросу о границе между мокшей и эрзей в начале XVII в.». Д. Пушечников описал четырнадцать бортных ухожаев, расположенных в северной части саратовского края  (большая их часть ныне входит в состав Пензенской области. – авт.), и указал, что этими ухожаями владели совместно эрзяне и мокшане, причем мокшане владели ими «по старине», а эрзяне были сравнительно недавними пришельцами.

      Имеется довольно много документов конца XVII – начала XVIII века об отводе мордве земельных угодий в Пензенском крае. Приведем один из указов, в котором довольно хорошо отражены причины переселения мордвы со старых мест жительства. Указ адресован петровскому воеводе Корту и датирован октябрем 1703 года. В нем говорится об отводе земли мордве деревни Захаркино: «...били челом – Великому Государю, Пензенского уезду деревни Захаркиной мордва Савва Алфимов с товарищи: прошлых годов сошли они из Алаторского уезда в Пензенской уезд в деревню Захаркину, а пашни и сенных покосов у них нет и кормиться им нечем, а есть новопостроенного города Петровского в округе за раздачею и за устроением служилых людей порозжая нераспаханная земля многая», об отводе которой они и просили. «...а в Алаторском уезде, – сообщается далее, – жили они, мордва, в тягле, а земли под ними было малое число и на той-де земле жить им было и тягла платить нечем, а те тягла платят с той алаторской земли всякие родственники их, которые ныне живут на той земле, сполна...».

       В 1769 г. выборные с. Чумаево и Пылково представили в Сенат по спору с помещиками села Лопатино Петровского уезда владенную выписъ 1693 года, из которой видно, что «в тех урочищах в верховом вотчинном ухожье владеют они по старинным дедовским и отцовским крепостям». В челобитье, датированном октябрем 1689 годом, мордвин деревни Селикса Пиксанка Несмеянов указывал, что «владеет он дедовскою и отцовскою вотчиною верховым ухожьем в Пензенском уезде». Документы, выдержки из которых были нами приведены, показывают, что в конце XVII века эти земли уже эксплуатировалась мордвой в виде так называемых ухожаев. Но указания на «старинные вотчины», на «дедовские и отцовские крепости» не давали никаких хронологических дат, с какого времени мордва получила права на ухожаи.

       В большинстве случаев мордовские ухожаи носили наименование бортных. Тем самым как бы указывалось, что доходы извлекались из продуктов пчеловодства – меда и воска. Вероятность такого предположения подтверждалась и тем, что мед и воск имели довольно высокую рыночную стоимость и обеспеченный сбыт. Бортничество, являясь одним из видов примитивного пчеловодства, предполагало занятие им только в течение теплого времени года. В архивных материалах имеются некоторые косвенные указания на то, что и зимой ухожаи не оставались совсем покинутыми их хозяевами. В документе об отказе земли мордве села Старое Славкино Петровского уезда в перечне урочищ, ограничивавших отводимую дачу, наряду с речками, сыртами, дубравами и т. д., встречается «зимница» – «а от того дуба до Мотшинской старой тропы и до зимницы». В цитированной выше отказной книге 1693 года мордве с. Чумаева и Пылкова упоминалась в числе межевых признаков Найманская зимница. Наличие многочисленных зимниц говорит о том, что помимо бортничества мордва в своих ухожаях занималась промыслами и зимой.

     В документах конца XVII века имеются сведения, касающиеся отвода мордве угодий «в посоп и оброк на пашню земли». Например, в сенатском производстве сохранилась жалоба помещика с. Безводного Петровского уезда Зыкова о землях села Захаркино и деревни Усть-Уза-Мурза. Одной из сторон была представлена в суд копия выписки из отказной книги, из которой видно, что «в октябре 194 г. (1686 г.) подъячий пензенской приказной избы Павел Валяев отказал в Пензенском уезде за Валом на Суре реке мордве Алатырского уезда деревни Верхние Веденские Захарке Челпанову... (следует перечень имен. – авт.) с братиею и с товарищи в посоп и в оброк на пашню земли... в урочищах: почин от межи поместной земли саранских и темниковских мурз и татар (ныне с. Устъ-Уза Шемышейского района. – авт.)... от устья реки Вежнянги вверх идучи реки Узы правая сторона до черного леса через речку Мортку идучи суходолом до вершины, а от вершин по речке Нянге... Через Нянгу к реке Кундлее и через перелесок по липягам до Лемзяевского леса и подле леса... до Вежнянгинской вершины, что вышла из Сурского большого леса и, от Узинские большие дороги... до р. Вежнянги и вниз правая сторона до р. Узы до первого почина... А по хоромной и дровяной лес ездитъ им мордве... в Сурский большой лес и в липяги около своей земли».

      При «Генеральном межевании» в этой округе за мордвой числилось более 17 тыс. десятин земли. Причем мордва оказывалась в невыгодном положении по сравнению с соседями, так как по старым крепостям земли отводились им не четвертями, а по урочищам. В угодьях, отведенных в 194 г. (1686 г.) Челпанову «с товарищи», располагались мордовские селения Старое Демкино, Старое Захаркино, Старое Назимкино, Наумкино, Чиндясы и Мордовская Норка. В межах, ограничивавших отказ Алешке Авресеву в июне 197 г. (1689 г.), стоят Мачкасы и Азрапино на Узе. Пылково, Чумаево, Кулясово, Мамадыши и Алексеевка возникли на земле, отказанной 5 октября 198 г. (1690 г.) Бочарке Козаеву «с товарищи». На земле Кивушки Дюнаева в 198 г. (1690 г.) – Дубровки и Коржиман.

      Приведенные данные свидетельствуют о том, с какого времени мордва получила в свое владение земли, где проживала. Но точное время основания этих сел и деревень не указывалось. Можно лишь отметить, что дата отказа не являлась вместе с тем и датой основания на отказанной даче селения. Так, при отказе мордве деревни Мачкасы Саранского уезда в июне 197 г. (1689 г.) в качестве сторонних людей фигурируют мордва деревни Няньги Пензенского уезда. Под Няньгой подразумевалось село Старое Захаркино, возникшее в дачах, отведенных Челпанову в 194 году (1686 г.). Принимая во внимание время составления цитируемого документа, она могла образоваться не позднее 196 года (1688 г.). Мордовские деревни Нижний Калдаис, Мачим, Наскафтым и Дубровки упоминаются как существующие в деле, возникшем по челобитию новокрещен деревни Кажлатки, просивших в декабре 1692 года об отводе им угодий, которые были отказаны мордве перечисленных деревень в 1687 году.

      До 1700 года кроме  перечисленных выше селений, в документах упоминались Калмантай, Усть-Уза-Мурза (до 1700 г.), Камешкир (до 1701 г.),

Каржиман, Мачкасы, Азрапино (1689 – 1690 г.), Тургаково (до 1693 г.), Калдаис (до 1696 г.), Армеево Верхнее и Нижнее (до 1697 г.), Тургаково-Верхний Калдаис, Сыресево-Верхний Калдаис (до 1693 г.), Наумкино и Чиндяскино (до 1701 г.). Данный список является далеко не полным, а расселение мордвы произошло еще в XVII столетии, одновременно с отводом ей земли в посоп и оброк. С этим моментом совпадает и возникновение постоянных мордовских поселений. Например, основателями Старого Назимкина, Старого Захаркина, Демкина, Наумкина, Чиндяс и Мордовской Норки были выходцы из деревни Верхние Веденские Алатырского уезда. В 1703 году по челобитной жителей деревень Демкино, Захаркино и Назимкино земля, отведенная перводачнику Челпанову «с товарищи», была отмежевана от соседних владельцев, причем в документе, кроме известных перводачников, названа мордва Напольного и Лесного Волов, которая переведена в те деревни Осташке Тястяшеву «с товарищи» по полюбовному их мордовскому от прежних жителей Новьясской мордвы договору Верхние Веденские». Здесь речь идет о современных селах Большой и Лесной Вьясы Лунинского района. Еще во второй половине XVII века здесь проживало мордовское население, и лишь в начале XVIII века принадлежавшие им земли были отданы во владение графу Головину. Упоминание о «новьясской мордве» показывает, что и раньше в Демкине, Захаркине и Назимкине были выселенцы из тех же Вьясов.

      Селения Дубровки и Каржиман Петровского уезда образованы выходцами из Кержемана Ардатовского уезда. Поселения Мачкасы и Азрапино на Узе получили первых насельников из д. Мачкасы, которые нужно искать в пределах Городищенского уезда по течению реки Мичкас. Первоначальное население Чумаева, Пылкова, Кулясова, Мамадышей и Алексеевки вышло из деревни Старой Мамадышевой Саранского уезда. В Верхнюю и Нижнюю Дубровки, обе Яксарки, Наскафтым, Сучкино (оно же Сыресево-Верхний Калдаис), Арапино, Старый Мачим, Пиксанкино и Армиево часть населения переселилась из деревни Селиксы Пензенского уезда (ныне с. Кижеватово Бессоновского района), а часть из Алатырского уезда Симбирской губернии.

Основная масса мордвы была причислена правительством к ясачным людям, которые по указу 1719 года включались в разряд государственных крестьян. Ясачное крестьянство было уравнено в правах с русскими государственными крестьянами. Лишь небольшая часть мордовского населения приписывалась к монастырям, винокуренным, красильным, поташным, железноделательным и другим заводам. Как уже отмечалось выше, крепостных из мордовских крестьян было очень мало. Однако социально-правовая и экономическая политика российского правительства очень часто обосновывалась религиозными мотивами. Например, мордовские феодалы, приняв православие, вливались в господствующий класс Русского государства. Многие из них стали основателями русских дворянских фамилий. Так, от мордовского мурзы (мурза – феодальный титул нерусских народов Поволжья) Ратмана Мордвинова пошел род Мордвиновых, включенный в родословные книги Пензенской, Самарской, Тамбовской, Казанской, Тульской губерний. Кроме того, правительство проводило политику насильственной христианизации местного населения. Это вызывало с их стороны сопротивление, которое выражалось, преимущественно, в уходе с насиженных мест.

Тесный контакт с русскими приводил к естественному восприятию народами Пензенского края русской культуры. Но в условиях феодализма, при господстве натурального хозяйства, замкнутости отдельных районов и слабых экономических связях, этот процесс шел медленно. В период капитализма он ускоряется. Развитие товарных отношений в деревне способствовало образованию постоянных рынков, что укрепляло связи между отдельными регионами. Развитие промышленности вовлекло в сферу производства не только русских, но и нерусских предпринимателей. Происходило перемещение населения как внутри Пензенской губернии, так и за ее пределы. Если в предшествующий период многонациональные деревни в нашем крае были единичны, то в конце XIX – начале XX века их число возрастает. Разорявшиеся общинники были не в состоянии платить подати, поэтому они отказывались от части земли или от своего надела. Община, связанная круговой порукой, вынуждена была пускать на эти земли пришлых крестьян, переселенцев из других мест. Обычно такими переселенцами были русские. В деревнях со смешанным населением нерусские народы быстрее овладевали русским языком и русской культурой. 

Одновременно на базе просветительской работы шел процесс формирования национального самосознания. Кроме того, в условиях ожесточенной борьбы за рынки сбыта сталкивались интересы предпринимателей всех национальностей. Старый уклад жизни, в данном случае, являлся помехой в формировании национальной буржуазии у мордвы. 

Формирование мордовской нации ускорилось после Октябрьской революции 1917 года. Это было связано с ликвидацией экономической, политической и культурной дискриминации мордовского народа, его активным участием в создании нового общества и мордовской государственности: в 1928 году в рамках Средне-Волжской области создается Мордовский округ, в 1930 году Мордовская автономная область, в 1934 году как самостоятельная административно-территориальная единица Мордовская автономная советская социалистическая республика, которая в 1994 году преобразована в Республику Мордовия.

ФИЛЬМ «КУЛЬТУРНЫЕ ЛАНДШАФТЫ В ТРАДИЦИЯХ НАРОДОВ СРЕДНЕГО ПОВОЛЖЬЯ

(ПЕНЗЕНСКАЯ ОБЛАСТЬ И РЕСПУБЛИКА МОРДОВИЯ)»

Министерство науки и высшего образования Российской Федерации в  2019 г. объявило конкурс на предоставление грантов в форме субсидий из федерального бюджета некоммерческим организациям на проведение мероприятий по содействию патриотическому воспитанию граждан. В номинации «Подготовка и проведение научных экспедиций в сфере этнографии, археологии, геологии, биологии и иных наук» был снят этот фильм.